Неточные совпадения
Однако ж она согласилась, и они удалились в один
из тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников во всех мало-мальски порядочных
домах города Глупова. Что происходило между ними — это для всех осталось тайною; но он
вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала
из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному
дому на Большой Морской. Гости
выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Когда они пошли пешком вперед других и
вышли из виду
дома на накатанную, пыльную и усыпанную ржаными колосьями и зернами дорогу, она крепче оперлась на его руку и прижала ее к себе.
На другой день, в 8 часов утра, Анна
вышла одна
из извозчичьей кареты и позвонила у большого подъезда своего бывшего
дома.
Не зная, когда ему можно будет выехать
из Москвы. Сергей Иванович не телеграфировал брату, чтобы
высылать за ним. Левина не было
дома, когда Катавасов и Сергей Иванович на тарантасике, взятом на станции, запыленные как арапы, в 12-м часу дня подъехали к крыльцу Покровского
дома. Кити, сидевшая на балконе с отцом и сестрой, узнала деверя и сбежала вниз встретить его.
И, получив утвердительный ответ, Степан Аркадьич, забыв и о том, что он хотел просить Лидию Ивановну, забыв и о деле сестры, с одним желанием поскорее выбраться отсюда,
вышел на цыпочках и, как
из зараженного
дома, выбежал на улицу и долго разговаривал и шутил с извозчиком, желая привести себя поскорее в чувства.
«А ничего, так tant pis», подумал он, опять похолодев, повернулся и пошел.
Выходя, он в зеркало увидал ее лицо, бледное, с дрожащими губами. Он и хотел остановиться и сказать ей утешительное слово, но ноги вынесли его
из комнаты, прежде чем он придумал, что сказать. Целый этот день он провел вне
дома, и, когда приехал поздно вечером, девушка сказала ему, что у Анны Аркадьевны болит голова, и она просила не входить к ней.
«Да, не надо думать, надо делать что-нибудь, ехать, главное уехать
из этого
дома», сказала она, с ужасом прислушиваясь к страшному клокотанью, происходившему в ее сердце, и поспешно
вышла и села в коляску.
Жена не
выходила из своих комнат, мужа третий день не было
дома.
Я пошел прямо к Вернеру, застал его
дома и рассказал ему все — отношения мои к Вере и княжне и разговор, подслушанный мною,
из которого я узнал намерение этих господ подурачить меня, заставив стреляться холостыми зарядами. Но теперь дело
выходило из границ шутки: они, вероятно, не ожидали такой развязки.
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин
дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не
вышло из пера его,
И не попал он в цех задорный
Людей, о коих не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
Восемнадцатого апреля мы
выходили из дорожной коляски у крыльца петровского
дома.
Старушка хотела что-то сказать, но вдруг остановилась, закрыла лицо платком и, махнув рукою,
вышла из комнаты. У меня немного защемило в сердце, когда я увидал это движение; но нетерпение ехать было сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца с матушкой. Они говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни другого: что нужно купить для
дома? что сказать княжне Sophie и madame Julie? и хороша ли будет дорога?
Во время путешествия он заметно успокоился; но по мере приближения к
дому лицо его все более и более принимало печальное выражение, и когда,
выходя из коляски, он спросил у выбежавшего, запыхавшегося Фоки: «Где Наталья Николаевна?» — голос его был нетверд и в глазах были слезы.
Остапу и Андрию казалось чрезвычайно странным, что при них же приходила на Сечь гибель народа, и хоть бы кто-нибудь спросил: откуда эти люди, кто они и как их зовут. Они приходили сюда, как будто бы возвращаясь в свой собственный
дом,
из которого только за час пред тем
вышли. Пришедший являлся только к кошевому, [Кошевой — руководитель коша (стана), выбиравшийся ежегодно.] который обыкновенно говорил...
Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул
дом и проник за золотые ворота моря. Вскорости
из порта Дубельт
вышла в Марсель шкуна «Ансельм», увозя юнгу с маленькими руками и внешностью переодетой девочки. Этот юнга был Грэй, обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка, лакированных сапожков и батистового белья с вытканными коронами.
Мери никогда больше не
выйдет из дверей
дома.
«Ну так что ж! И пожалуй!» — проговорил он решительно, двинулся с моста и направился в ту сторону, где была контора. Сердце его было пусто и глухо. Мыслить он не хотел. Даже тоска прошла, ни следа давешней энергии, когда он
из дому вышел, с тем «чтобы все кончить!». Полная апатия заступила ее место.
Мещанин скосил на него глаза исподлобья и оглядел его пристально и внимательно, не спеша; потом медленно повернулся и, ни слова не сказав,
вышел из ворот
дома на улицу.
Вышла замуж за первого мужа, за офицера пехотного, по любви, и с ним бежала
из дому родительского.
Проходя канцелярию, Раскольников заметил, что многие на него пристально посмотрели. В прихожей, в толпе, он успел разглядеть обоих дворников
из того
дома, которых он подзывал тогда ночью к квартальному. Они стояли и чего-то ждали. Но только что он
вышел на лестницу, вдруг услышал за собой опять голос Порфирия Петровича. Обернувшись, он увидел, что тот догонял его, весь запыхавшись.
Я бросился вон
из комнаты, мигом очутился на улице и опрометью побежал в
дом священника, ничего не видя и не чувствуя. Там раздавались крики, хохот и песни… Пугачев пировал с своими товарищами. Палаша прибежала туда же за мною. Я подослал ее вызвать тихонько Акулину Памфиловну. Через минуту попадья
вышла ко мне в сени с пустым штофом в руках.
Впереди засмеялись, нестройно прокричали ура;
из ворот
дома вышла группа людей, и мягкий баритон запел...
«Поярков», — признал Клим, входя в свою улицу. Она встретила его шумом работы, таким же, какой он слышал вчера. Самгин пошел тише, пропуская в памяти своей жильцов этой улицы, соображая: кто
из них может строить баррикаду? Из-за угла
вышел студент, племянник акушерки, которая раньше жила в
доме Варвары, а теперь — рядом с ним.
— Кажется, скоро место получу, вторым помощником смотрителя буду в сумасшедшем
доме, — сказал Митрофанов Варваре, но, когда она
вышла из столовой, он торопливым шепотом объявил Самгину...
Из-за угла
дома гуськом, один за другим,
вышли мужики; лысый сел на ступень ниже Самгина, улыбнулся ему и звонко сказал...
Из ворот соседнего
дома вышел Панфилов в полушубке и в шапке, слишком большой для его головы.
Во время одной
из своих прогулок он столкнулся с Иноковым; Иноков
вышел со двора какого-то
дома и, захлопывая калитку, крикнул во двор...
Дядя Яков действительно вел себя не совсем обычно. Он не заходил в
дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал по двору, как по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел в окна глазами чужого.
Выходил он
из флигеля почти всегда в полдень, в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки в карманы толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
Дома, распорядясь, чтоб прислуга подала ужин и ложилась спать, Самгин
вышел на террасу, посмотрел на реку, на золотые пятна света
из окон дачи Телепневой. Хотелось пойти туда, а — нельзя, покуда не придет таинственная дама или барышня.
Из двери
дома быстро, почти наскочив на Самгина,
вышла женщина в белом платье, без шляпы, смерила его взглядом и пошла впереди, не торопясь. Среднего роста, очень стройная, легкая.
Утром, когда Самгин оделся и
вышел в столовую, жена и Кутузов уже ушли
из дома, а вечером Варвара уехала в Петербург — хлопотать по своим издательским делам.
Из палисадника красивого одноэтажного
дома вышла толстая, важная дама, а за нею — высокий юноша, весь в новом, от панамы на голове до рыжих американских ботинок, держа под мышкой тросточку и натягивая на правую руку желтую перчатку; он был немножко смешной, но — счастливый и, видимо, сконфуженный счастьем.
Вдруг он услышал, что в старом
доме отворяется окно. Он взглянул вверх, но окно, которое отворилось,
выходило не к саду, а в поле, и он поспешил в беседку
из акаций, перепрыгнул через забор и попал в лужу, но остался на месте, не шевелясь.
И этот другой командует властью Веры, не
выходя из границ приличий, выпроваживает его осторожно, как выпроваживают буйного гостя или вора, запирая двери, окна и спуская собаку. Он намекнул ему о хозяйке
дома, о людях… чуть не о полиции.
Яков с Кузьмой провели утро в слободе, под гостеприимным кровом кабака. Когда они
выходили из кабака, то Кузьма принимал чрезвычайно деловое выражение лица, и чем ближе подходил к
дому, тем строже и внимательнее смотрел вокруг, нет ли беспорядка какого-нибудь, не валяется ли что-нибудь лишнее, зря, около
дома, трогал замок у ворот, цел ли он. А Яков все искал по сторонам глазами, не покажется ли церковный крест вдалеке, чтоб помолиться на него.
Из дома выходить для нее было наказанием; только в церковь ходила она, и то стараясь робко, как-то стыдливо, пройти через улицу, как будто боялась людских глаз. Когда ее спрашивали, отчего она не
выходит, она говорила, что любит «домовничать».
Но у него оказался излишек от взятой
из дома суммы. Крестясь поминутно, он
вышел из церкви и прошел в слободу, где оставил и излишек, и пришел домой «веселыми ногами», с легким румянцем на щеках и на носу.
У подъезда
дома вдруг прогремела карета; швейцар отворил двери, и
из дому вышла садиться в карету дама, пышная, молодая, красивая, богатая, в шелку и бархате, с двухаршинным хвостом.
У меня накипело. Я знал, что более мы уж никогда не будем сидеть, как теперь, вместе и что,
выйдя из этого
дома, я уж не войду в него никогда, — а потому, накануне всего этого, и не мог утерпеть. Он сам вызвал меня на такой финал.
Только он раз
вышел, а мальчик вскочил из-за книги да на стул: пред тем на шифонерку мяч забросил, так чтоб мячик ему достать, да об фарфоровую лампу на шифонерке рукавом и зацепил; лампа-то грохнулась, да на пол, да вдребезги, ажно по всему
дому зазвенело, а вещь дорогая — фарфор саксонский.
Она жила в этом
доме совершенно отдельно, то есть хоть и в одном этаже и в одной квартире с Фанариотовыми, но в отдельных двух комнатах, так что, входя и
выходя, я, например, ни разу не встретил никого
из Фанариотовых.
Я после этого, естественно уверенный, что барыня
дома, прошел в комнату и, не найдя никого, стал ждать, полагая, что Татьяна Павловна сейчас
выйдет из спальни; иначе зачем бы впустила меня кухарка?
В
домах не видать признака жизни, а между тем в них и
из них вбегают и выбегают кули, тащат товары, письма, входят и
выходят англичане, под огромными зонтиками, в соломенных или полотняных шляпах, и все до одного, и мы тоже, в белых куртках, без жилета, с едва заметным признаком галстуха.
Вечером я предложил в своей коляске место французу, живущему в отели, и мы отправились далеко в поле, через С.-Мигель, оттуда заехали на Эскольту, в наше вечернее собрание, а потом к губернаторскому
дому на музыку. На площади, кругом сквера, стояли экипажи. В них сидели гуляющие. Здесь большею частью гуляют сидя. Я не последовал этому примеру,
вышел из коляски и пошел бродить по площади.
В самом деле, Тихменев
вышел из другого
дома, рядом.
Из нее
вышли на другую улицу, прошли несколько
домов; улица вдруг раздвинулась.
«Да куда-нибудь, хоть налево!» Прямо перед нами был узенький-преузенький переулочек, темный, грязный, откуда, как тараканы
из щели,
выходили китайцы, направо большой европейский каменный
дом; настежь отворенные ворота вели на чистый двор, с деревьями, к широкому чистому крыльцу.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы
вышли опять в аллею и потом в улицу, которая вела в поле и в сады. Мы пошли по тропинке и потерялись в садах, ничем не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно в гору. Наконец забрались в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки.
Из дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет
дома, и по просьбе нашей принесла нам воды.
Светлый месяц, почти полный,
вышел из-за сарая, и через двор легли черные тени, и заблестело железо на крыше разрушающегося
дома.